Отдых в гостиницах Крыма. Алушта, Ялта, Евпатория....Лучший курорт на берегу Чёрного моря.– Расскажите, пожалуйста, о возможности влияния на архитектурную среду Санкт-Петербурга и Москвы.
– Наверное, здесь нужно четко и сразу обозначить разницу между городским пространством Питера и городским пространством Москвы. Это очень разные пространства. Дело в том, что Питер, как говорил Федор Михайлович, город умышленный. Он был задуман и выполнен по единому плану. Поэтому он очень цельный. По сути, вся его структура была сформирована на протяжении ста лет с 1703 года по начало 19 века: все его улицы, все градостроительные узлы, градостроительный каркас.
В восемнадцатом веке город представлял собой огромные грязные пустыри, между которыми возвышались роскошные дворцы, и все это было соединено прямыми линиями. Поначалу это производило нелепое впечатление на людей, которые туда приезжали.
Санкт-Петербург – город, который весь был запланирован, его скелет за сто лет сформировали, а потом этот скелет оброс мясом доходных домов и всякого жилья. Так образовалась очень специфическая, красивая и подчиненная единым закономерностям среда. Именно поэтому она так болезненно реагирует на любое вмешательство. У нее болевой порог очень низкий, как у всякой целостной и ясной структуры.
Москва же – это такая осуществившаяся градостроительная катастрофа. Не потому, что плохой город, это замечательный город, просто он развивался взрывным способом (из больших европейских столиц таков, в еще большей степени, Рим). По сути, это аппликация из наложенных друг на друга, но совершенно не смешанных городов. Существуют остатки допетровского города (условно, времен Алексея Михайловича), затем на него накладывается 18 век (до или после пожара Москвы). Третий город – это постройки конца 19 – начала 20 века. Потом сталинская Москва – это опять другой город. Как если бы мы наложили друг на друга несколько слоев кальки и смотрели на получившийся узор. Там бы еще проглядывали хрущевский город, брежневский и тот кошмар, который сейчас возникает.
– Немного поподробнее о нынешнем, если можно.
– Как известно, какое общество, такая и архитектура. «Грядущий хам» имени Мережковского пришел уже в третьем поколении и живет здесь, стремительно скатываясь в третий мир. Мы не можем при этом не скатываться в архитектуру второсортного турецкого курорта. В скобках замечу, что на первосортных турецких курортах бывает великолепная архитектура. А вот эти синие стеклышки в пластиковых рамах… Это в Сочи сейчас так происходит. Сочи убит. Все. И Москва убивается. Это связано с колоссальной слабостью государства и вообще управления. Мы не можем говорить про архитектуру, не говоря про политику. У государства сейчас нет силы, в смысле нормальной регламентации и регулировки процессов, которая могла бы сдерживать остервенелую и нахрапистую рыночную стихию.
– Ну, самым сильным наше государство было, по крайней мере, по народной мифологии, при Сталине…
– У меня нет идиосинкразии к сталинской Москве. Более того, по-моему, лучшее, что есть в Москве сейчас, – это сталинская архитектура. Могу пояснить. Изумительных и тонких допетровских строений исчезающе мало. Они города не образуют. А московская классика, она трогательная, сколь угодно милая, уютная, но абсолютно провинциальная.
Сталинская архитектура – это мощь. Понимаете, тогда лучшие творческие силы работали в столице. Были наиболее интересные с художественной точки зрения заказы. И высотки, по-моему, очень хороши. Ведь что там было: умные архитекторы должны были как-то выразить людоедские смыслы с помощью архитектуры. И за этим они обратились к восточным образцам. К храмам, где процветало язычество такого дикого и кровавого свойства, о котором нам бы и не знать вовсе. Какой-нибудь киевский горком партии – это чистые храмовые дела, к примеру. Да и московские высотки. Им удалось в архитектуре запечатлеть эпоху, не предав саму идею архитектуры как искусства.
– А что сейчас с идеей архитектуры?
– Каждое поколение плачет о том, что раньше все было хорошо, а сейчас совсем не то. Я боюсь, что сейчас у нас несколько больше оснований для плача. Даже если говорить о брежневских временах, о странном городе бритого классицизма, то и он, из-за общей московской аппликационной структуры, вполне вписался в пространство. Городская ткань здешнего свойства очень устойчива к вмешательствам. И так наложения, ну что, еще одну сетку наложите – ничего.
Но тот кошмар, который сейчас стал здесь происходить, он внеархитектурный. Архитектура в данном случае просто выражение общего сползания в ничтожество.
Возьмем типичное и далеко не самое плохое лужковское здание. Напротив самой нелюбимой критиками высотки, той, что построена Посохиным-старшим возле Зоопарка, стоит Новинский Пассаж. С одной стороны мы видим настоящий (нравящийся или не нравящийся нам, это уже отдельный вопрос) дом, сделанный на века и стоящий на земле, а с другой – картонную, совершенно гнусную структуру, издевающуюся над собой, здравым смыслом и людьми. И это при том что там очень дорогие материалы. Например, полированные бразильские граниты. Но все выглядит так, как будто сделано из картона. Это удивительно. Это очень стыдно выглядит. Или когда идешь по Тверской и видишь мощные гранитные цоколи, к которым приклеены ступеньки из керамогранита или крылечки каких-то бутиков из сантиметровой толщины трогательных полированных плиточек – это так стыдно… Но это опять ничтожество времени, а не ничтожество архитектуры… Так мы живем. И здесь архитектура – следствие, а не причина.
– Пристройки и постройки – да. Но почему, по-вашему, так легко стали сноситься исторические здания?
– Уничижение истории у нас – социальный заказ. Народный. А иначе чего бы Фоменку издавали такими тиражами? Народу почему-то нравится быть Иваном без родства. С пассажами из синих стеклышек в виде любимых достижений градостроительства.
Культура – это же такая неприятная вещь. Русский шансон или художник Шилов – это тоже культура. И она, на низшем уровне, доставляет тот же кайф и нравственные переживания душе. А культурные люди более тонкой организации мучимы тем, что и Шилов их уже не радует, и шансоном им не угодить. Им уже нужно «чего-нибудь этакого». А взять негде. В том-то и ужас. С архитектурой так же, только ее, в отличие от радио, не переключишь.
Я сильно подозреваю, что если бы маргинальный кружок из Филиппова, Бродского, Белова, Бархина и еще двух с половиной человек, включая меня, разросся бы хотя бы до тридцати, мы бы могли как-то противостоять общественному запросу и производить что-нибудь путное. Но нас столько, сколько есть.
– И каковы ваши прогнозы про Москву и Питер?
– Москву всю изнасиловали, но она терпит, потому что там все-таки смесь разных пластов. Когда шесть городов насилуют, это все-таки не так страшно, как один изнасилованный город. А ситуация с Петербургом похожа на то, как если бы в бочку с водой по капельке добавляли мочу. Слишком быстро настает момент, когда это уже нельзя пить. Сейчас хватит одной капли и будет конец. Я думаю, что Петербург умирает. Появится такой новый Берлин, приятный город без лица.
– И последнее, традиционное, про Газпром…
– Меня поражает тот абсолютно явный богоборческий элемент, который в этом предлагаемом строительстве присутствует. В Питере есть уровень на высоте 22 метров, выше которого строятся только церкви. И они ведут там прекрасный разговор друг с другом. А тут планируется зашарашить такую абсолютно фаллическую хреновину, высотой в четыреста метров. Ведь она не нужна ни Газпрому, никому. В ней нет никакой бизнес-составляющей. В ней нет ничего. Это опять примета времени. Но я надеюсь, что либо они сами собой умрут раньше, либо землетрясение эту дуру свалит. Или Невой подмоет…
– Тогда еще один вопрос. А что может убить Москву?
– Если Сити сейчас заколосится – убьет. Как только появляется небоскреб, возле него, как кристалл вокруг пылинки, все начинает разрастаться. И все это будет видно отовсюду. Появится абсолютно другой город.
* В настоящее время «Мастерская М. Атаянца» работает (проектирование и авторский надзор) над шестью крупными загородными домами в Москве, Петербурге и Феодосии; жилым комплексом из 280 таунхаусов, поселком из семнадцати домов премиум-класса, малоэтажным жилым комплексом на 60 тыс. кв. м, поместьем на площади 40 га в Московской области; ведет реконструкцию Ново-Тихвинского монастыря и собора св. Александра Невского в Екатеринбурге.
← В список материалов рубрики «Экспертный совет»
Обсудить материал (0)
